![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Про коридор толерантности
Я в этот коридор толерантности, как его называет Людмила Петрановская, вроде бы уже вошла после лихорадочного чтения новостей и последующей апатии, когда, хоть и с чувством вины, отписалась от определенных новостных источников. Перестало тянуть на слёзы чуть не каждый день, особенно от очередной гибели ребенка. Сейчас хотя бы могу заботиться о зависящих от меня более слабых и планировать дольше, чем на вечер.
Только редкие новости сейчас выбивают из колеи. Или вот когда ко мне подошел незнакомый мальчик и спросил: "А вы на украинском говорите? Нет? Но я и на вашем языке говорю. Я из Украины. Мы убежали от войны. У нас война. Когда все закончится, мы вернемся домой. Мама мне сказала, когда это будет, но я забыл". Я два раза задала вопрос, в каком же он городе жил, но он не ответил. И я подумала: Буча? Мариуполь? Харьков? Может, он не хотел услышать от меня или увидеть по реакции, что ему, возможно, некуда уже возвращаться?
Еще ходила подстричься недавно. Стригусь лет десять уже как у одной и той же девушки — хотя какой девушки, моей ровесницы, на пару лет старше всего, восточной немки. Мы обычно трепемся с ней о жизни, работе, детях и прочем. Хотела в марте, но обсуждать ситуацию на немецком не могла тогда, не переработала для себя нападение моей страны на соседей хоть как-то, не была готова начинать с ранее само собой разумеющегося, что я нормальный человек и против убийств и войны. Сейчас с ней поговорили, я столько про книгу Эппле рассказывала, что она поинтересовалась пока, к сожалению, отсутствующим переводом. И она заметила: "У нас же то же самое было до падения стены. У нас были в Лейпциге когда первые демонстрации, родители меня отговаривали ходить, я тогда в старших классах школы была. А полицейские перекрыли тогда, все начиная с вокзала, чтобы никто вообще не смог попасть. И со Штази все всегда знали где что можно говорить и о чем молчать. Никогда не думала, что это не закончилось тогда и снова вернётся. Я прожила полжизни на востоке и потом полжизни на западе, и тут правда не понимают, почему люди в России молчат и массово не выходят. Но у нас тоже было именно так".
Только редкие новости сейчас выбивают из колеи. Или вот когда ко мне подошел незнакомый мальчик и спросил: "А вы на украинском говорите? Нет? Но я и на вашем языке говорю. Я из Украины. Мы убежали от войны. У нас война. Когда все закончится, мы вернемся домой. Мама мне сказала, когда это будет, но я забыл". Я два раза задала вопрос, в каком же он городе жил, но он не ответил. И я подумала: Буча? Мариуполь? Харьков? Может, он не хотел услышать от меня или увидеть по реакции, что ему, возможно, некуда уже возвращаться?
Еще ходила подстричься недавно. Стригусь лет десять уже как у одной и той же девушки — хотя какой девушки, моей ровесницы, на пару лет старше всего, восточной немки. Мы обычно трепемся с ней о жизни, работе, детях и прочем. Хотела в марте, но обсуждать ситуацию на немецком не могла тогда, не переработала для себя нападение моей страны на соседей хоть как-то, не была готова начинать с ранее само собой разумеющегося, что я нормальный человек и против убийств и войны. Сейчас с ней поговорили, я столько про книгу Эппле рассказывала, что она поинтересовалась пока, к сожалению, отсутствующим переводом. И она заметила: "У нас же то же самое было до падения стены. У нас были в Лейпциге когда первые демонстрации, родители меня отговаривали ходить, я тогда в старших классах школы была. А полицейские перекрыли тогда, все начиная с вокзала, чтобы никто вообще не смог попасть. И со Штази все всегда знали где что можно говорить и о чем молчать. Никогда не думала, что это не закончилось тогда и снова вернётся. Я прожила полжизни на востоке и потом полжизни на западе, и тут правда не понимают, почему люди в России молчат и массово не выходят. Но у нас тоже было именно так".